Три коротких рассказа моего друга Кирилла Сомова (Израйль)

[Georgiy]

Магазинчик
Кирилла Сомов
Синьор Пирелли сонно облокотился о прилавок. Покупателей не было с самого утра и он продремал почти весь день. Уютно гудел электрический камин; канарейка, решив по птичьей глупости, что продолжается лето, тихонько свиристела о чем-то своем. Большинство зверей спали, после сытного обеда, разомлев в натопленном помещении зоомагазинчика. В аквариумах шипели компрессоры, струясь пузырьками воздуха. Рыбки сновали между водорослей по своим делам.
Еще час и можно будет отправляться домой. День прошел зря...

Тихий цокот вывел синьора Пирелли из полудремы, он взглянул на пол.
Маленькая черепашка, шустро перебирая лапками, мчалась в дальний угол, словно заправский спринтер. По крайней мере, ей так казалось. Как она выбралась из клетки, было совершенно непостижимо.
Синьор Пирелли с трудом нагнулся, стал на колени, поскрипывающие от солей и ревматизма, и пополз за беглянкой. Он настиг ее, осторожно взял за ярко раскрашенный панцирь и, невзирая на отчаянное сопротивление, отправил черепашку обратно за прутья.
Придерживаясь рукой за стул, синьор Пирелли поднялся, кряхтя и проклиная все на свете, холод, зиму, Санта Клауса, бешеных черепах...
Словесный поток прервался при виде покупателя. Собственно, это был не весь покупатель, а лишь одна голова. Белобрысая макушка едва была видна из-за прилавка. Почему колокольчик над дверью не прозвонил, тоже было загадкой, как побег черепашки. Должно быть, проделки Санты.

- Синьор продавец, - звонко сказал мальчик, глядя пронзительно-зелеными огромными глазами. Он переглотнул, помолчал, подбирая слова. - Можно мне купить щенка?
- Конечно!.. - синьор Пирелли расплылся в улыбке. Ну наконец-то, может и правда купит кого-нибудь? - Погоди минутку.

Синьор Пирелли ушел за занавеску и тут же вернулся, держа в руках большую плетеную корзину. Он водрузил ее на прилавок. Мальчик встал на цыпочки и заглянул внутрь. Пять пушистых серых комочков поблескивали черными глазками.
- Это щенки настоящей немецкой овчарки, вырастут, будут ростом с тебя. Это очень умная порода. Выбирай, какой тебе нравится.

Синьор Пирелли разливался соловьем, он так расхваливал щенков, словно это были его собственные дети. А мальчик переводил взгляд с одного на другого, с другого на третьего и был в полной растерянности. Хотелось купить всех!
Под журчание быстрой итальянской речи мальчик пытался все-же сделать выбор, как вдруг...

Из-под той же занавески, что вела в маленькую кладовую, выбрался шестой щенок. Он, неуклюже перекатываясь, тут же умудрился свалить веник, сбросить на пол вазон с каким-то кактусом, хорошо еще, не на себя и, как водится в приличных домах, сделать лужу. И все это в считанные секунды.
Мальчик развеселился. Он уже слушал сеньора Пирелли в пол-уха. Выбор был сделан.
- Дайте мне, пожалуйста, вон того щенка, - мальчик протянул перст указующий.
- Что ты, - всполошился синьор Пирелли. - Ни в коем случае! Этот щенок бракованный, я даже усыпить его собираюсь. Через два дня должен вернуться ветеринар, он в Риме сейчас. У щенка задняя лапа кривая, видишь, нет половинки. Бери любого из этих, элитные родители, родословная, медали, все на высшем уровне!..

- Я хочу вон того, - упрямо спорил мальчик, глядя, как щенок расправляется с зонтом хозяина магазина.
- Ну зачем тебе хромой? Ни побегать с ним, ни погулять. Эти вырастут, дрессировкой займешься. А с тем одно беспокойство и проблемы.

Но все слова синьора Пирелли разбивались о тихое:
- Хочу только вон того щенка.
Наконец, сдавшись, синьор Пирелли сказал:
- Ну, дело твое, забирай его. Семьдесят евро, - и потянулся к кассе.
У меня только сорок, - виновато сказал мальчик, разжимая влажный кулачок и протягивая монеты. - Я целый месяц копил...
Заметив, что уголки зеленых глаз уже заблестели, синьор Пирелли махнул рукой:
- Да ладно, что это я... Забирай. Все равно брак.
- Спасибо большое! - несказанно обрадовался мальчишка, напялил шапку и поманил щенка за собой. А тот, словно почуял хозяина - хромая и переваливаясь с боку на бок, отправился вслед за мальчишкой.

Дверь осталась открытой, зацепившись за снежную горку, что намело у порога.

А сеньор Пирелли всё стоял и смотрел, не шевелясь, как идут по освещенному фонарями белому, блестящему, скрипучему снегу два будущих друга, хромой щенок и мальчик на металлическом протезе, стараясь не поскользнуться на небольших костылях, которые продавец не разглядел из-за высокого прилавка.

Конкурс
Кирилл Сомов
к 9-му Мая

Ведущий объявил следующего участника. Мальчик в строгом черном костюме, переливающимся блестками, вышел на сцену. В руках у него уже был микрофон, и мальчишка сжимал его так, словно боялся, что он упорхнет. Мальчик всеми силами старался казаться спокойным, и только румянец, заливший щеки, предательски выдавал его, хоть гримеры и постарались.

Члены жюри устали, шутка ли – шел второй час отборочного конкурса детской песни. Уже выслушали два десятка юных дарований, а впереди почти столько же.
Председатель украдкой зевнул, прикрывшись листком с оценками. Зазвучала музыка, мальчик на сцене начал петь, жюри заскучало – слуха у мальчишки, к сожалению, почти не было, голоса тоже. Как он попал сюда, было понятно лишь тем, кто знал всю кухню подобных мероприятий изнутри. Но мальчик не виноват, он искренне считает, что все идет, как должно.

Когда песня закончилась, жюри быстренько подняло оценки, зал быстренько поаплодировал, ведущий быстренько проводил исполнителя за кулисы.
Следующий… Вернее, следующая.
Девочка в шикарном розовом платье спела на порядок лучше, получила заслуженные баллы и с достоинством удалилась, сияя.
Ведущий взглянул в свою папку, собираясь вызвать очередного участника, но образовалась заминка – из зрительного зала к сцене подошел мальчик. В обычном джинсовом костюмчике, темноволосый, ничем не примечательный. Ведущий мельком взглянул на него, и снова забегал глазами по строчкам - фамилиям.
- Дядя, можно мне спеть? – услышал он вдруг.
Ведущий недоуменно поднял голову и посмотрел на мальчика.
- Можно мне спеть? – настойчиво повторил тот.
Зрители оживились, председатель жюри положил руки на стол и подался вперед – ну, хоть что-то новенькое.
- Мальчик, иди к маме, - прикрыв микрофон ладонью, сказал ведущий. – Или с кем ты там пришел.
- Ну, пожалуйста! – настойчиво просил мальчик, но отводя черных блестящих глаз.
- Что за шутки… Ты не понимаешь? Там дети ждут, они готовились, переживают.
- Я вас очень прошу… Я только один куплет… - в голосе мальчика появилась хрипотца, предвещающая о близких слезах.
Этого ведущий вынести не смог – он слыл любимцем зрительного зала, особенно детворы. Его любила вся страна, и подорвать имидж он просто не имел права.
- Ну, хорошо, иди сюда, только поскорее, - решил ведущий и, взглянув на председателя жюри, едва заметно пожал плечами.
Мальчик встрепенулся и пошел вдоль высокой сцены, придерживаясь за край рукой. Взгляд специалиста сразу бы определил, что с мальчиком что-то не в порядке (нет, не с головой, что вы!)

Ведущему понадобилось долгих полминуты, чтобы это понять. Лишь когда мальчик ногой нащупал ступеньки, ведущий кинулся к нему.
- Давай руку, - сказал он, сглатывая комок, подступивший к горлу.
- Я сам, - твердо сказал мальчишка и пошел к центру сцены, выверяя каждый шаг.
Ведущий шел рядом, справа, чтобы мальчик ненароком не шагнул в полутораметровый провал, отделяющий свет рампы от темноты зала.
Мальчик оказался незрячий, и это стало постепенно доходить до всех, а особенно, когда он прошел мимо микрофона на стойке и ведущий придержал его за плечо.
- Что же ты нам исполнишь? – спросил ведущий с ласковой приторностью в голосе. – Какую музыку тебе включить?
Над залом зашелестел ропоток, зрители принялись обсуждать мальчишку, а родители еще не выступивших – осуждать.
- Не надо музыки, - сказал мальчик. – Я… так…
Он кашлянул, прочищая горло.

Свет двух прожекторов скрестился на нем, взяв в яркий круг, но мальчик даже не моргнул. Он посмотрел на зрительный зал поверх голов, и запел…
Первая строчка стерла с лица председателя жюри снисходительную улыбку. Вторая – погасила в зрительном зале шелест конфетных оберток, шепот, смешки и кашель.
После припева в зале стояла мертвая тишина.
Лишь голос мальчишки звенел, заполняя собой все пространство, заставляя трепетать души. Прониклись все, даже те, кто в силу возраста никак не мог знать, о чем именно он поет.
Голос мальчика был звонок, словно колокольчик, но с легкой хрипотцой – будто колокольчик со щербинкой.
Не только у женщин – у взрослых мужчин влажно заблестели уголки глаз. Мальчик пел с таким вдохновением, что прервать его было бы преступлением, и, конечно, спел он не один куплет, а всю песню, до самого последнего слова. Ведущий стоял в кулисе, сжав в кулаке край занавеса, неотрывно смотрел на маленькую фигурку, а спину пробирала дрожь. Давно не было у него такого острого чувства, давно…
Песня закончилась, но не было аплодисментов – ничего не было.
Только под потолком, у громадной хрустальной люстры витали последние слова, завораживая, очищая душу, тревожа и вдохновляя:

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна, —
Идет война народная,
Священная война!

Яблоки
Кирилл Сомов

Два мальчика сидели на дереве. Вокруг них рушился и горел мир, а они ели яблоки.
- Почему нас никто не любит? - спросил младший.
- Нас любит бог - ответил старший.
- Бог любит всех, но почему нас не любят люди? - настаивал младший.
- Они говорят, что мы плохие.
- А мы плохие?
- Они так говорят.
- А чем мы плохие? - спросил младший и бросил вниз огрызок.
- Мы хитрые. И жадные. А еще мы всегда грязные. И слишком богатые. Мы их всех грабим.
- Да? А это правда? - младший сорвал новое яблоко и вытер его о давно нестираную рубашку.
- Я не знаю. Ты хитрый?
- Конечно! - улыбнулся младший.
- А жадный?
- Нет! Хочешь, дам яблоко?
- У меня есть, - сказал старший. - Наверное, ты богатый?
- Очень! - рассмеялся младший, вытирая рот разорванным рукавом.
- А еще... - таинственным голосом сказал старший, - мы пьем кровь!
- Да? - испугался младший. - Зачем?
- Они так говорят.
- Может, это правда? - нерешительно спросил младший. - Не могут же они все врать?
- Не могут, - подтвердил старший.
- Значит, мы плохие! - решительно произнес младший.
- И мама?
- Нет... - огорчился младший. - Мама хорошая...
- Вот видишь, - сказал старший.
- Тогда я ничего не понимаю...
- Думаешь, они что-нибудь понимают? - грустно спросил старший и занялся своим яблоком.

По дороге шел взвод солдат в чужой и красивой форме. Один из них поднял ружье и выстрелил. Дважды.